Мы шли по облакам…

Наша Джурьязская партия Южно-Таджикской экспедиции работала на поисках и съемке Майхуринского вольфрамового месторождения высоко в горах.

Вообще Таджикистан – это 93 процента гор. Стационарный лагерь разведчиков располагался на крутом склоне на высоте более 3000 метров. Здесь же нашлось местечко для трех палаток нашего кочующего поисково-съемочного отряда. Майхуринское месторождение находится километрах в тридцати от Анзобского перевала через Гиссарский хребет (3370 м), где проходит шоссейная дорога, соединяющая Душанбе с Самаркандом и Ташкентом. А когда-то именно здесь шли войска Александра Македонского. Здесь ходит множество легенд на эту тему. И есть даже кишлак с голубоглазыми таджиками. Как-то довелось и мне побывать в нем. И я видела таджичек с непривычно светлыми волосами и глазами. Но, несмотря на такие этнографические метаморфозы, они выглядели все также величественно, с четким орлиным профилем. Красивые, но красота какая-то холодная, суровая. Таджики вообще поражают своим горделивым видом. Они относятся к южной ветви европеидной расы.

Однажды мы с Джурой (потом уже выяснилось, что звали-то его Джумой, а Джура – это в переводе с таджикского друг), сезонным рабочим, возвращаясь с маршрута в лагерь, набрели на отару. В это время чабаны гнали их с гор домой, в кишлаки Варзобской долины. И это было опасное время для геологов и для любого, кто мог оказаться в горах. Волкодавы очень хорошо знали свое дело, охраняя отары баранов – разорвут любого, кто приблизится к ним. Но эти устрашающего вида сторожевые собаки очень слушались своих хозяев-чабанов. В этом я убедилась чуть ранее, пройдя три отары в своем безумном одиночном восхождении в лагерь своим ходом из Душанбе, когда одна прошла 25 км по горной дороге.
Но, видно, у меня был сильный ангел-хранитель, как у нашего отца Куликова Николая Сергеевича на войне, да и незнание опасности выручало много раз – страха не было. Начальник партии Макаров ругался долго: «Ты, что, хочешь сиротой своего сына оставить?»
В этом маршруте мы были начеку постоянно, в напряжении весь день. Отары могут быть рядом. И нужно было заметить их раньше, чем чуткие, свирепые псы учуют нас и помчатся в нашу сторону. Вытоптанный до черноты склон – первый признак остановившейся на отдых отары. Мы решили осторожно обойти это опасное место стороной. Но погода внезапно, как это часто бывает в горах, резко испортилась. Налетел холодный ветер. Тучи опустились так низко, что мы словно плыли в молоке тумана, не видя своих ног. Видимости никакой. Мы шли по облакам. Неуютно, холодно, сыро. А еще мы были страшно голодные. В лагере закончились продукты еще несколько дней назад. Начальника же отряда все не было. Этот паршивец надолго застрял в Душанбе, совсем забыв о нас. Не повезло нам с ним. И мы часто просто голодали. Джура намекнул, что, может, чабан окажется знакомым, и мы у него хоть лепешек поедим да чаю напьемся. Будь, что будет, и мы направились к отаре.
Мой Джура, – а было ему лет 17-18, он поговаривал об армии,- захорохорился, желая блеснуть бесстрашием, довольно смело зашагал вперед, то и дело гортанно выкрикивая непонятные восклицания, чтоб чабан смог заранее услышать наше приближение и успеть сдержать своих собак. Я же с опаской и в напряжении следовала за своим юным рабочим, готовая отразить нападение, держа наперевес молоток с длинной ручкой, который изготовил мне папка, провожая дочь в Таджикистан на работу геологом по распределению Томского университета. Волкодавы, конечно же, учуяли нас раньше, чем услышал чабан, и уже громко и свирепо рыча, неслись к нам вверх по крутому склону. Но тут же, к нашему счастью, появился и чабан. Он не без труда унял волкодавов, и они смирно улеглись полукругом около него, возле навеса, хмуро и недобро поглядывая в нашу сторону, готовые в любой момент сорваться с места. Я изо-всех сил демонстрировала бесстрашие, но внутри что-то мерзко, предательски подрагивало. О том, чтобы удалиться куда-нибудь за скалу по своим делам, не могло быть и речи!
– Салям аллейкум! – приветствовал нас чабан.
– Аллейкум салям! – ответил Джура, и они обнялись, как близкие родственники после долгого расставания, хотя виделись впервые. Мне же хозяин протянул руку, дружелюбно кивнув со словами:
– Здравствуйте, проходите!
Мы с Джурой уже основательно продрогли, и я надеялась согреться в палатке. Каково же было мое разочарование, когда мы «вошли» в навес из брезента, открытый с двух сторон. И поставленный именно так, чтобы ветер мог обдувать внутреннее пространство. Чабаны всегда так, оказывается, ставят навесы. Это хорошо летом, когда в горах знойно. Но уже приближалась осень. Ночи холодные, да и днем не жарко.
Под навесом можно было только сидеть, сложив ноги по-восточному, к чему я уже была привычна. (Целый сезон после этого у нас в отряде не было ни стола, ни стульев, и мы все лето ели, сидя на земле). Один край брезента был таинственным образом прикреплен к слабо выступающему обнажению скалы, другой же еле держался за суковатую палку, повторяя за ней вибрации. По нам проносились то теплые, то холодные порывы ветра. Мы были спасены только от дождя, который уже звонко барабанил по брезенту.
Чабанов было двое. Один из них – молодой, симпатичный парень в ярко-красном тюрбане с карими, веселыми глазами. Тот, что встретил нас. Он назвался Джалолом. И сказал, что заменяет дядьку – настоящего чабана, прожженного солнцем и ветром до черноты. Он после долгого пребывания в горах спустился отдохнуть у себя дома, доверив отару интеллигентному, образованному племяннику. Джалол оказался учителем, он был в отпуске и согласился помочь дяде. Стало понятно, почему собаки плохо слушались его. Значит, нам повезло, что не кинулись на нас! Джалол рассказал, что перед нами в этот день эти собаки – а были и другие отары – очень сильно погрызли девчонку-медика, собиравшую с однокурсниками грибы. Да, в горах, на сухой, каменистой почве растут грибы! Сухие, корявые, но съедобные. Приходилось пробовать. С нашими подберезовиками да груздями, конечно, не сравнить, вкус совершенно другой, неописуемый. Быстро темнело. Порывы ветра с дождем не унимались. Похоже было, что нам не переждать непогоду. Придется спускаться к лагерю под дождем. Перед навесом, у самого входа, Джалол быстро развел костер из узловатых, кирпично-красных сухих сучьев арчи, растущих в горах на очень крутых, отвесных склонах. Древесина арчи крепкая, как железо. Ее не разрубить обычным топором. Ее просто щепят острым орудием, напоминающим крючковатый нож. Но она очень жаркая! От нее столько тепла, жара, что кумган – кувшин для чая вместо чайника, с узким горлышком и круто изогнутым носиком (в таком был заточен сказочный джин), вскипел быстрее электрочайника.
Тут же, на каменистом «столе» расстелили скатерть-дастархан, внутри которой лежали черствые, тонкие лепешки месячной давности, сахар кусочками и национальные конфеты из сахара и муки– печак. О! Какое это было удовольствие – горячий чай после длинного маршрута по скалам с «бронированными», труднопроходимыми склонами и крутым саям (долины с высохшими речушками и ручьями)! Вскипяченный на необычном костре с необычными дровами, в необычной посуде, чай был необыкновенный! Горная вода, смолистый аромат от арчовых дров!
Второй чабан – незаметный паренек, скромно сидевший в стороне, почти не принимал участия в оживленной беседе Джуры и Джалола. Так же, как и я. Зато у двух молодых таджиков, встретившихся случайно в горах, нашлось множество общих тем. Они шумно говорили по-таджикски, громко и весело смеялись. И только изредка Джалол из деликатности обращался ко мне. Все удивляясь, что работаю геологом и брожу по горам. Видано ли дело для женщины!
Наш приход скрасил однообразие будней чабана – учителя. И он искренне радовался нашему неожиданному визиту. Потом мы даже побывали у него в кишлаке, когда рядом с ним проходил наш очередной маршрут. И я воочию увидела совершенно неевропейский быт горцев вдали от цивилизации. Таджики – гостеприимный народ. Но не дай Бог стать их врагами! Много чего случалось в моей жизни за три года работы в Таджикистане. (Нас с девчонкой-синоптиком даже воровали. Много воспоминаний не очень приятных).
Родственные связи у таджиков очень крепки, они помнят и чтят всех до седьмого колена; моментально соберется полкишлака для защиты или нападения. Вот и сейчас Джалол с Джурой докопались до каких-то общих корней и время от времени бурно и радостно обнимались, прижимаясь друг к другу щеками.
Я от чая и жаркого костра от арчевых пылких щепок согрелась. Чувства были нереальные. Все вокруг было необычным. Незнакомая, чужая речь, дремлющая невдалеке отара, выступающие из сумерек тупомордые головы свирепых псов, пляшущие космы костра под навесом, лепешки на видавшем «крым и рым» дастархане – большом платке. Босоногий чабан в замусоленном чапане, смеющийся беззаботно и счастливо. И все это на высоте больше трех тысяч метров над уровнем моря в окружении суровых, молчаливых гор с острыми, снежными вершинами вдалеке. Казалось, больше ничего на свете не существует, кроме этой чудной «палатки», кроме стремительно темнеющего неба и этого навеса с четырьмя фигурами. Меня словно отнесло с 20-го века на многие тысячелетия во тьму прошедших веков, и я – одна из древних халдеек. Таджики все болтали о своем, а я находилась в какой-то прострации, и все казалось, что вот-вот ухвачу какую-то очень важную мысль. Было так хорошо, уютно, легко. Все ясно: аот живи и радуйся! Вот тебе небо – одно на всех, как вселенское одеяло. Три таджика и русская девчонка на крохотном пятачке вселенной…
… Это было редкостное мгновение, за которое следует быть благодарным провидению небес – ощутить живое дыхание вечности и Сущности-Земли. Создатель создал такую красивую планету, где для всех всего хватит! Где никому не тесно и нечего делить. Невероятное ощущение, которое трудно описать словами… Теперь Таджикистан – удивительная горная страна гордых людей-горцев – заграница. Там пролилась кровь, прошел раздор. У меня там было много друзей, и среди таджиков тоже. Мы вместе искали руду – медную, вольфрамовую, урановую… Мы пили чай из одного чайника-кумгана, ели лепешки с одного дастарахана….
…Шагая по тайге, горам, степям, болотам, каждый геолог, как никто другой, знает, как долог путь от первого шага съемщика-поисковика до открытия месторождения, от руды до обыкновенной ложки, а не то, что до космического корабля… И многое случается на этом пути.

Антонина Антонюк (Лаврик),
геолог-журналист,
член Союза журналистов России
(Таджикистан – Приморье)