От Бобруйска до Маньчжурии

– Родился в Бобруйске и лягу в Бобруйске, – говорил ветеран, еще полный бодрости, с очень ясной памятью и разумом в 92 года. Узнав при знакомстве, что я с Дальнего Востока, обрадовался:
– А я ведь был на Дальнем Востоке. По безводным степям прошел во время войны с Японией.
И Борис Дмитриевич рассказал свою очень непростую и удивительную историю.

Три года оккупации

«Детство было голодное. У родителей нас было пятеро: четыре сына и дочь. Еще до войны за хлебом в очереди стояли. В 5 часов утра надо было занимать. Под забором стоишь, спишь. А про войну и вспоминать тяжко, когда она началась мне не было и 14 лет.
Помню, сосед сказал, что Германия напала на Советский Союз. Нас послали с хлопцами в музей узнать, что случилось. А там уже военные: «Ну, война, так война – повоюем».
Не прошло и недели, как 28 июня 1941-го в город нагрянули немцы. Веками стоит Бобруйск на пути всех агрессоров.

С пацанами побежали на улицу Минскую. Немцы моются, одеваются. Сначала шли фронтовые части, саперы, медсанбат до крепости. Потом пришли части тыловые. Наши пленные были закрыты в Бобруйской крепости, около 20 тысяч советских солдат там держали. Здание двухэтажное, большое. А 7 ноября ночью пожар там случился, стрельба началась. Немцы написали в листовках, что, якобы, это сами пленные, коммунисты подожгли. В тех, кто выбегал из крепости, стреляли из пулеметов, били дубинами. Оставшихся в живых на железнодорожных платформах увозили в лес, где они замерзали.
Алесь Адамович 4 тома об этом написал. Он всю эту историю там изложил. Произведение очень серьезное, рассказывающее об этих событиях, «Каратели» называется. А я все своими глазами видел, с братьями да дружками бегали на реку Березину, где стояла та жуткая крепость.
Видел и как пленных гоняли на работу, и как били. Войны без ужасов не бывает. В полицейские шли тоже, чтобы выжить. Немцы есть разные, я вам скажу. Помимо частей СС и СД – карателей – были и простые немцы, пожилые солдаты. Скажет, воды принести – принесешь, даст сигарет или полбулки хлеба. Такое тоже было. Папка не воевал. У него был белый билет. Вышел он как-то во двор, в туфлях на босую ногу, а через огород как раз шли немцы. Его схватили, в машину запихали, еще соседа-пацана забрали и погнали копать окопы зимой. Вернулся отец с обмороженными ногами.
После того, как над крепостью два самолета сбили, немцы здесь не летали. Мост железнодорожный через Березину наши саперы сами взорвали, и все мосты разбомбили. Советские войска сдерживали немцев в этом месте трое-четверо суток, пока не отступили на Титовку, Могилев. Писатель Симонов, когда писал книгу «Живые и мертвые», в Могилеве расспрашивал людей о том, как все было, как советские войска отступали. Я и книгу читал, и кино смотрел.

Освобождение Бобруйска

Немцы в Бобруйске стояли ровно три года. Освободили наш город 29 июня 1944-го. При отступлении из Бобруйска немцы рвались на Щапково. Рокоссовский предложил пойти в наступление по болотистым местам. Саперы сделали настил на болотистую почву, мокроступы. И танки, и пехота пошли в наступление. Немцы такого не ожидали и начали отступать. Собирались всех жителей Бобруйска расстрелять. Всех считали евреями.
В нашем переулке, на одном из огородов, окопчик был. Мы с пацанами в нем прятались. Здесь лежали, слышали и видели, как отступали немцы на Минск, и наступали наши. В микрорайоне Щапково немцы пытались совершить прорыв, хотели вырваться из окружения, а там такие крутые берега. Здесь полегло много и немцев, и наших. Около 30 тысяч немцев взяли в плен вместе с комендантом города.
Я и два моих брата лежали в окопе и видели, как «Катюши» стреляли, по 6-7 снарядов летело. Была уже ночь. Снаряды были красные, как огонь. Слышим: пулемет тух-тух-тух – наши! По огородам наступают. Командир кричал своим солдатам: «Вперед! Не задерживаться!». Утром в окопчик поставил пулемет немец, и мы видели, как он прошил пулеметной очередью живот лейтенанту. Выскочили две медсестры, крикнули: «Дайте воды!». Мы принесли ведро воды. Медсестра бухнула воду на располосованный живот раненого, чтоб смыть грязь, песок. Перевязали его, загрузили в машину и увезли. А где взять спирт? Только в госпитале наркоз давали.
Дня через два-три после освобождения Бобруйска началась демобилизация. Забрали брата Василя с 26-го и брата Павла с 24-го, а меня – в октябре 1944-го, в 17 лет.
Меньше всех повезло брату-погодку Василю. Уже вскоре после того, как он оказался на передовой, его тяжело ранило, скончался он в госпитале. А старший брат Павел попал на северные рубежи, во флот, в Мурманск. Прошел с боями до конца войны.

Смоленск: Запасной полк

А меня направили в Смоленск, в 36-й Запасной полк, где учили на сержантов, готовили воинские части к отправке на Дальний Восток. Присягу в Смоленске приняли. Кормили кое-как: если в борще листочек от кочана попался, то хорошо. А с бульбой и того хуже. Замороженную привозили, твердую, как камень. Кипятком на ночь зальют, а утром с этой картошки корочку снимают и в котел. Масла добавят и дают – черпай. Мне попал кусочек картошечки, радуюсь – повезло! А она, как резина. Так я ее выкинул, вьюшечку попил и все. На день выдавалось 600 граммов хлеба. Шкуры лошадиные варили. Была еще макуха – выжимка с шелухой, остающаяся после изготовления подсолнечного масла. Это было любимое лакомство для белорусских и украинских детей вместо конфет.
Через месяц в эшелон посадили и перебросили в Забайкальский военный округ, к китайской границе.

Безводье Маньчжурии

Наш батальон состоял из 350 человек. Офицеры жили с семьями. Мы – в землянках, в неутепленных палатках. Диверсии случались постоянно. У нас была своя пекарня, закупали пшеницу и пекли хлеб сами. Почувствовали – что-то не то, решили проверить, а хлеб оказался отравлен – пшеницу посыпали мышьяком. Чудо, что все остались живы.
4 августа мне исполнилось 18 лет. А 9-го числа СССР объявил войну Японии.
В составе 82-й дивизии меня направили в Маньчжурию, где стремительно разворачивались последние тяжелейшие бои Второй мировой войны. Японцы понимали, что вряд ли смогут разбить советские дальневосточные войска, и поэтому, заняв Маньчжурию, ожесточённо оборонялись. Меньше, чем за две недели в боях за этот район погибли более 12 тысяч советских солдат.
Три недели двигались по безводной степи, жара 40 градусов, воды нет, сухой паек. В бой мы не вступали.
Когда вернулись из Маньчжурии в Забайкальский военный округ, уже был мороз. Казарма большая, печи, дров нет. Спали в валенках, не раздеваясь. Расформировали нас только в апреле 1946-го.

Жара Самарканда

И отправили служить в Узбекскую республику. Шли месяц. Холодно было, мы в зимней одежде. Дошли до Самарканда, а тут жара. На нас смотрели, как на попугаев, приняли за пленных. Встали под забором части, ждем. Командир полка удивился: откуда такие пацаны явились, все в дранье? Оказывается, им ничего не сообщили о нашем прибытии. И тут же распорядился немедленно перекрасить кальсоны в черный цвет и одеть нас, так как ничего другого не нашлось, и заказать форму.
Служили в Узбекистане до 1951 года. Никто нас не трогал. Уже оттуда вернулся на родину, в свой Бобруйск. Через семь лет.
Война много горя принесла. Еще такое пережить – немыслимо. Нельзя допустить, чтобы это повторилось. Все люди на земле должны быть братьями. Нечего нам делить», – такое завещание оставил ветеран из Белоруссии Борис Дмитриевич Чумаков, дошедший до Маньчжурии.
… В Белоруссии очень чтят тех, кто сражался против немецких захватчиков, и тех, кто не вернулся с бранных полей. Здесь много памятников героям Великой Отечественной войны и один из них, стоящий на постаменте в центре Бобруйска – танк № 300, вошедший в город первым при его освобождении 29 июня 1944 года.

Антонина ЛАВРИК,
член Союза журналистов России
Фото автора
Бобруйск, Беларусь –
Дальнегорск, Приморье